— Да, — застывшими губами сказал Хаим, глядя сверху вниз в сине-серые, невинные глаза младшего брата. Юноша достал из кармана редингота шелковое полотнище. Адамс благоговейно принял его, и погладил большой ладонью красно-белые полосы: "Вот его мы и поднимем в гавани, господа. Знамя нашей свободы. А что же вы не здороваетесь, мистер Горовиц? — удивился мужчина.
Хаим подал руку младшему брату, и с удовольствием увидел, как тот густо покраснел.
— Дома я с тобой еще поговорю, — одними губами пообещал юноша. Он сел за стол рядом с Дэниелом: "Мы с мистером Бенджамин-Вулфом готовы действовать, господа. И еще три десятка человек студентов, по меньшей мере".
— Давайте обсуждать, — велел Сэмуэль Адамс. Хаим, искоса взглянув на Меира, что сидел напротив, опустив голову, услышал шепот друга: "А этот Ягненок на тебя похож".
— Это мой младший брат, — зло ответил Хаим, — он с четырнадцати лет в Нью-Йорке живет. Пороть его просто некому, вот Мэтью твоему — тоже шестнадцать, однако он никуда не лезет.
— Лучше бы лез, — заметил Дэниел. Вздохнув, услышав голос Адамса, он спохватился: "Мы можем переодеться индейцами, мистер Адамс, для того, чтобы нас не узнали".
— И для того, — помолчав, добавил Хаим, — чтобы все видели — это дело рук американцев. Свободных граждан свободной страны, господа.
Чуть потрескивали дрова в камине. Сэмуэль Адамс, поворошив их кочергой, усмехнулся: "Через шесть дней "Дартмут" должен либо разгрузить чай, на который мы будем платить пошлины…"
— Этого не будет, — коротко сказал Джон Адамс. "Иначе все, что мы делаем, — он обвел рукой комнату, — не имеет смысла. Сказано же: "Нет налогов без представительства", а кто и когда видел наших депутатов в британском парламенте?"
— Либо, — Сэмуэль выпил пунша, — губернатор Хатчинсон и его правая рука, небезызвестный лорд Кинтейл, должны будут отправить "Дартмут" обратно в Англию. Чего они, конечно, не сделают.
— Тогда чай будет лежать на дне бостонской гавани, — спокойно сказал Дэниел. "Это мы с мистером Горовицем вам обещаем, господа".
Они шли, молча. Только у поворота на Бикон-Хилл Дэниел сказал: "Завтра увидеться не удастся. Отец меня, и Мэтью на целый день в деревню увозит, знакомиться с этим его деловым партнером".
Он вздохнул, и, пожав руку Хаиму, шепнул ему на ухо: "Не ругай ты его так, а то уже чуть не плачет". Юноша обернулся. Посмотрев на брата, что, засунув руки в карманы, разглядывал гавань, Хаим подумал: "Чуть не плачет! Мальчишка, а туда же".
— Он нас всего на два года младше, — мягко сказал Дэниел. "Мирьям ведь тоже — флаг шила".
Хаим посмотрел в сине-зеленые, красивые глаза друга и сердито заметил: "Ты не сравнивай, если бы британцы его поймали…"
— Но ведь не поймали же, — раздался дерзкий, юношеский голос. "И не поймают".
— Язык прикуси, — посоветовал Хаим младшему брату. Вскинув голову, он прислушался: "Всадники какие-то".
Мужчина на красивой, вороной лошади, в военной форме, появился из-за поворота. Не глядя вокруг, вскинув черноволосую, чуть припорошенную снегом голову, он проехал мимо, в сопровождении наряда солдат — в алых мундирах. Дэниел проводил глазами тусклый блеск золоченого эфеса шпаги и шепнул другу: "Лорд Кинтейл. Двадцать три ему, а смотри — уже правая рука губернатора".
— Скоро, — ехидно заметил Меир, так и не поворачиваясь, — мы его скинем в море. Вместе с губернатором Хатчинсоном, и другими британцами. Тут им не Ольстер, мы не позволим себя ногами топтать.
— До свидания, мистер Ягненок, — усмехнулся Дэниел, подавая ему руку. "Мы с вами еще увидимся".
— Непременно, — юноша лукаво улыбнулся. Дэниел подумал: "И, правда, мальчик еще совсем. Хорошо, что он в гавань не пойдет. Вряд ли британские капитаны будут стрелять, но все равно — не стоит".
Посмотрев вслед высокой, стройной фигуре друга, что уже скрылась в морозном тумане, Хаим вздохнул и обнял младшего брата: "Ты взрослый человек, Ягненок, по нашим законам. Я тебе ничего запретить не могу. Только, пожалуйста, будь осторожней".
Меир кивнул: "Если бы у меня был, кинжал…Мирьям мне его отдаст, если ты ее попросишь".
— Вот этого, — резко ответил Хаим, идя вверх, по крутой улице, — я точно делать не буду. Вози письма, и не лезь на рожон, Ягненок.
Меир грустно поддел носком потрепанного сапога какой-то камушек и поспешил вслед за братом.
Дэниел остановился у постоялого двора. Вскинув голову вверх, юноша посмотрел на ярко освещенные окна второго этажа. "Это отец, — напомнил он себе, — все равно, каким бы он ни был. Я могу его не любить, но Писание говорит, что его надо уважать. И Мэтью, — он тем более ни в чем не виноват".
Нижний зал был пуст. Он услышал голос из-за стойки: "Ваш батюшка, мистер Дэниел, изволит слушать музыку, вместе с мистером Мэтью. Они в карты играют. Желаете, я еще бутылку вина наверх пошлю, раз вы пришли?"
Дэниел снял заснеженный редингот. Скинув шляпу, встряхнув русыми, не напудренными волосами, он оправил изящный, серый сюртук.
— Нет, спасибо, мистер Брэдли, — улыбнулся юноша. Тяжело вздохнув, Дэниел стал подниматься по лестнице.
— Руки чистые, — остановился он под свечой, что была вставлена в фонарь, — ну, пятна от чернил, но я, же клерк у судьи, в конце концов. И студент. Ничего подозрительного.
Он постучал. Услышав, как чьи-то нежные пальцы заканчивают сонату, Дэниел сказал негру в ливрее: "Ничего, мистер Томас, я сам пройду".
В гостиной было жарко натоплено. Дэниел, остановившись на пороге, увидел открытую бутылку бордо, что стояла на круглом столике черного дерева перед отцом. Дэвид Бенджамин-Вулф поднял красивые, карие, чуть покрасневшие глаза: "Явился, я же напоминал тебе — не опаздывать, нам завтра рано выезжать".
— Я не опоздал, — примирительно заметил Дэниел. Наклонившись, поцеловав золотистую голову младшего брата, заглянув в его карты, он что-то шепнул.
— И не подсказывай Мэтью, — усмехнулся отец, подвигая старшему сыну серебряный бокал. "Играй еще, Тео, — велел он девушке, что сидела у клавесина. Та склонила кудрявую, черноволосую голову. Дэниел недоуменно посмотрел на отца.
— Это, кстати, не клавесин, — отец чуть зевнул. "Сегодня ездил на таможню, забрал. Называется — фортепиано, работы мастера Штейна, из Аугсбурга. В подарок кое-кому приготовил". Дэвид поднялся и ласково погладил темно-зеленую, с бронзовой отделкой, крышку: "Таких инструментов в колониях — по пальцам пересчитать можно".
Девушка привстала, и, поклонившись, шепнула: "Здравствуйте, мистер Дэниел".
Юноша взглянул на смуглые, зарумянившиеся щеки, на черные, большие глаза. Дэвид Бенджамин-Вулф рассмеялся:
